Вечером на кафедре

Сразу скажу: история эта абсолютно реальна и произошла лично со мной. Знаю, любители страшных историй к таким фразам привыкли и не воспринимают их всерьез, впрочем, дело ваше.

Я работаю в университете лаборантом на кафедре. Работа не пыльная, удобно совмещать с учебой. И вот именно благодаря этой работе я и стал свидетелем этого, так сказать, феномена. Случилось это почти 2 года назад. Как-то раз возникла у меня необходимость срочно доделать кое-какую работу и пришлось тащиться на кафедру в мой законный выходной, в субботу. Так как день все-таки нерабочий, я как типичная сова сначала отоспался до полудня и только потом уже соблаговолил явиться в университет. Где-то часа за три я сделал все, что необходимо, и уже было хотел выключить компьютер и начать собираться домой, как вдруг, случайно глянув в окно, увидел знакомое лицо.

Это была Маринка – моя старая знакомая и бывшая одногруппница. С первого курса мы с ней вместе учились на бакалавриате. Потом так судьба сложилась, что в магистратуру мы пошли с ней на разные специальности, хоть и на одном факультете, и видеться стали реже. Увидев меня в окне, Маринка улыбнулась, и я подумал, что, наверное, она сейчас заглянет ко мне. Действительно, через пару минут она уже стояла на пороге кафедры. Решили чайку попить. Вообще-то, Маринка шла на пару и не предполагала встретить меня на работе в субботу, но раз уж такое дело… в общем, на пару она так и не попала.

Это был конец октября или начало ноября, день был такой серый, темный. В такие дни всегда трудно понять, когда кончается день и начинаются сумерки. Они как-то постепенно выливаются на тебя, и ты просто не можешь уловить тот момент, когда становится темно.

Мы с Маринкой сначала мы разговаривали о том о сем, делились новостями, вспоминали былое. А потом так разморило, что даже шевелить языком не хотелось. Вот мы и сидели в сумерках и, не сговариваясь, не включали свет и молча смотрели в окно, наслаждаясь тишиной.

За окном начался сильный дождь, ветер гнул деревья и гудел в вентиляции. Студенты уже разошлись по домам, корпус почти опустел. Можно было просто вечность вот так сидеть с горячим чаем и печеньками, смотреть на дождь за окном и слушать гул ветра в вентиляции, к которому начали добавляться странные звуки…

Первые несколько минут мы оба делали вид, что ничего не происходит. Я думал, что мне кажется, что это только в моей голове, а Маринка этого не слышит, а Маринка то же самое думала про себя. Наконец, она первая нарушила молчание:
– Ты тоже это слышишь?
– Да, - ответил я.

Лес самоубийц

Аокигахара (яп. ????, «Равнина синих деревьев») — лес у подножья горы Фудзи на японском острове Хонсю. Аокигахара является своего рода печальной достопримечательностью Японии. Это место называют Лесом самоубийц. Изначально лес ассоциировался с японской мифологией и традиционно считался местом обитания демонов и призраков. Легенды об этом месте известны японцам со Средневековья, а в XIX веке бедные японские семьи привозили и оставляли в этом лесу на верную погибель своих стариков и детей, которых не могли прокормить. 



Традиционно весьма суеверные японцы с легкостью верят в сверхъестественные силы, живущие в лесах, в демонов и призраков, которые обитают среди деревьев Аокигахары. Ежегодно в лесу находят от 70 до 100 тел.

Домосед

Я только что переехал из старой московской хрущёвки в новый уютный дом. Здесь хорошо – всё новое, благоустроенное. Район хороший, магазины недалеко. И только одна мысль, связанная со старым местом, осталась со мной. Именно она заставила меня в первый день моего пребывания на новой квартире убедиться, что все мои соседи по этажу (разумеется, в заселённых квартирах) свободно могут войти в свою квартиру и выйти из неё. Даже после этого я продолжал вспоминать человека, который жил напротив меня когда-то…

Там, в старом доме, в квартире №37, часто менялись жильцы. Люди очень скоро съезжали, умирали, сходили с ума либо получали тяжёлые травмы. За старой клеёнчатой дверью, которую почему-то никто никогда не менял, как будто поселилось некое проклятье, которое обрушивалось на всякого жильца…

Мне всегда было интересно, откуда столько зла в этой квартире. Я много раз пытался узнать это у старушек-соседок, но те чаще всего крестились и отмахивались. Из того же, что они рассказывали, я никак не мог собрать общую картину: по одной истории, там жил офицер, производивший расстрелы политических преступников; по другой, это был некий интеллигент, покончивший с собой, в третий раз мне сообщили про маньяка-каннибала… Но каждый рассказ был откровенной ложью, которой и не пытались придать правдивости…

За год до моего переезда в квартире поселился Жека. Это был двадцатисемилетний парень, носивший слегка не в меру длинные волосы, клочковатую русую бородёнку и очки. Вид у него из-за всего этого был как у священника, однако работал он программистом. С ним мы быстро нашли общий язык: Жека был общительным, хоть и скромным человеком. Я не забыл рассказать то, что знал о квартире. Но предостеречь Жеку мне не удалось.

Первое время всё, казалось бы, идёт своим чередом: Жека ходил на работу, за продуктами, заходил иногда ко мне в гости, а я, бывало, заглядывал к нему… За месяц проживания Жека сменил-таки старую дверь на новую, металлическую. И вскоре после этого он вдруг перестал выходить из квартиры…

Сначала я подумал, что он заболел и попросту не в силах выйти. Но на звонок он не ответил. На телефонный звонок он, впрочем, отозвался – сказал мне, что всё в порядке и что он теперь работает на дому.

Бог дал, бог взял

У одной маленькой доброй девочки была умная пушистая кошка, капризный младший брат и жестокая набожная мать. Девочка очень любила свою кошку и заботилась о ней. Мать очень любила свои иконы и часам молилась, расшибая лоб в кровь. Младший брат никого не любил и ни о ком не заботился, лишь постоянно закатывался в припадках, пускал пену изо рта и бил сестру своими уродливыми кулачками.

Когда кошка родила, девочка была очень рада маленьким котятам. В доме прибавилось умных существ!

Но прошло несколько дней, и котята исчезли.

— Где котята? — спросила девочка свою набожную мать.

— Бог взял их, — ответила женщина и стала истово молиться.

Скоро кошка вновь родила. Радости девочки не было конца. Но вскоре котята снова исчезли.

— Где котята? — спросила девочка свою набожную мать.

— Бог взял их, — ответила женщина, закатывая глаза с желтушными белками.

Скоро кошка родила в третий раз. Девочка, несмотря на строгое религиозное воспитание, была умной и любознательной. Она проследила за матерью и увидела, как женщина топит котят в ведре.

Вечером девочка задала матери привычный вопрос и получила привычный лживый ответ.

Наступил светлый праздник крещения. Мать приготовила домашнюю купель, чтобы омыть там маленького сына, надеясь исцелить его от припадков. Когда мальчик уже сидел по шею в воде и судорожно орал, переходя на мерзкий визг, в дверь позвонили. Это пришли такие же верующие, чтобы поздравить хозяйку дома с их праздником.

Мать встретила гостей, пригласила их на кухню, к праздничному столу, а сама вернулась к купели. Ее сын больше не кричал, потому что лежал в воде лицом вниз. Тогда сама женщина начала кричать, переходя на мерзкий визг.

В ванную прибежали гости и тоже стали кричать и причитать.

И только умная добрая девочка была абсолютно спокойной.

— Бог взял его, — отрешенно вздохнула она.

Я вернусь

Под резким светом лампочки без абажура в центре комнаты Тамара накрывала праздничный стол. На фаянсовом блюде дымился сочный румяный гусь, в ушастой салатнице лежали пузатые грибы, приправленные ароматным луком. Печеная золотистая картошка была обложена кольцами еще шкварчащей колбасы, аппетитно пахнущей чесноком. Ломтики черного хлеба с творогом были аккуратно разложены на тарелке рядом с солеными огурцами и копченым свиным салом, порезанным неприхотливо, по-простому.

Тамара без конца бегала к зеркалу, то поправляя платье, то ругая непослушные волосы, которые не лежали как ей хотелось. Она очень волновалась и все время поглядывала на часы. К двенадцати должен был приехать Миша.

Миша. Мишуня. Ее родной сын. С тех пор как он уехал из дома учиться на инженера в большой и далекий город, прошло четыре года. Сейчас ему двадцать три — совсем взрослый уже. Приезжал он редко, всего лишь раз в году, на летние каникулы. Дорога домой, в их таежный поселок, занимала слишком много времени. Интересно, сильно ли он изменился за этот год? Ее мальчик, ее гордость. Добрый, отзывчивый, трудолюбивый парень. Она любила его той трепетной материнской любовью, когда в своем ребенке видишь единственную радость и смысл жизни.

Михаил звонил матери довольно часто. Волновался о ее здоровье, регулярно, несмотря на решительные протесты, высылал деньги — пусть и небольшое, но все же подспорье в хозяйстве.

Свой старенький мобильник Тамара всегда носила с собой, боясь пропустить долгожданный для себя звонок. Вот и сейчас, когда она дрожащими от волнения руками нарезала домашний сыр, телефон задребезжал древней полифонией, высветившись в кармане оранжевым экраном. Выронив нож, Тамара нажала на кнопку.

— Алло, мам! — тут же послышался задорный голос молодого человека. — Я уже на вокзале! Сейчас ловлю попутку и еду к тебе! Примерно через час жди дома!

— Хорошо, Мишуня! Плохо слышно тебя! — громко произнесла женщина, прижимая пальцем одно ухо. — Я жду тебя, стол уже накрыт! — нажав «отбой», Тамара поспешила к печи.

Тушеные в сметане караси, фаршированные зеленью, были почти готовы. «Его любимое блюдо,» — с нежностью подумала Тамара, пытаясь ухватить чугунок так, чтобы не обжечься. Сын с детства обожал приносить с рыбалки домой наловленных им на удочку малюсеньких карасей и окуньков, чувствуя себя единственным кормильцем семьи и настоящим добытчиком. Когда ему было два года, отец его пропал в лесу на охоте. Тяжелая деревенская жизнь закалила мальчишку и сблизила их с матерью.

Рассказ «Урод»

— Урод, урод! — кричали дети, когда он вышел на улицу. Человек ещё сильнее вжал голову в плечи, под прикрытие стоячего воротника, и ускорил шаг. Вдогонку ему полетели камни, один пребольно стукнул в спину. Человек перешёл на полубег и скрылся за поворотом. Теперь он петлял по узким грязным переулкам, дети отстали, но он не сбавлял темп. Прохожие, взглянув на него, презрительно отворачивались, цедя «вот уро-о-од», многие плевали вслед. Человек прошёл мимо ларька, вывеска над которым, намалёванная жёлтой краской, уже облезшей от времени, гласила, что: «Толка здесь вы можите вкусно и не-дорага пирекусить». Однако запах жареного мяса и чесночного соуса заставил человека остановиться и вернуться к ларьку — он вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня.

«Одну порцию», — пробурчал он, прячась за воротник и отворачиваясь от окошка. Продавец, толстый седой старик, чьё лицо блестело от пота и мясного жира, выхватил засаленный доллар из пальцев покупателя и высунулся посмотреть на раннего любителя отбивных. Но стариковское лицо тотчас же исказила гримаса отвращения, отчего оно стало похоже на сморщившиеся мясные нарезки, выложенные на прилавке.

«Убирайся, проклятый урод! — каркнул он. — Нечего здесь ошиваться! Я продаю еду только нормальным людям! Ещё заразу какую от тебя подхватишь!»

«Но я заплатил», — попытался возразить несчастный.

«Я считаю до трёх, — продавец высунул в окошко дуло порыжевшего от ржавчины револьвера. — Пошёл вон!»

Человек отскочил от ларька, не перекусив и потеряв доллар, и зашагал дальше по улице. Он до вечера бесцельно бродил по городу, и до вечера его со всех сторон преследовало грязное, прогнившее слово «Урод».

На ночь он устроился в заброшенном, полуразрушенном доме. Человек был очень стар. Он бы давно уже потерял счёт годам и забыл своё имя, но татуировка на плече, сделанная в армии, напоминала, что он — «Саймон Риггс, 1998, 2-ой взвод». Прислонившись к пыльной кирпичной стене, он долго смотрел на татуировку, пока от усталости не провалился в сон.

...И снилась человеку его молодость, когда он жил в прекрасном городе, с зелёными парками и высокими зданиями из стекла. Он ходил по дорогам, не изуродованным взрывами, и земля ночью совсем не мерцала таким привычным бледно-призрачным светом. Никто не продавал крысиные отбивные — да и сами крысы были поменьше, а не по колено. Но самое главное — вокруг никто не таращил на Саймона белёсые глаза, и люди не плевались в него едкой зелёной слизью, мальчишки не били его своими когтистыми руками, прохожие не хлестали по спине скользкими щупальцами, и никто не обзывал его уродом.

Потому что тогда, много десятилетий назад, до Бомбы С Тремя Лепестками На Боку, все люди были такими, как он.